Когда я участвовал в олимпиадах по программированию, то получал удовольствие от конкретики обратной связи: придуманное решение к задаче либо верное, либо нет. Это является основой иерархии мастерства, — ведь кто умеет больше правильно решать, тот чаще побеждает на соревнованиях. И совершенно очевидно, что мнение участника, умеющего решать задачу, ценится выше, чем мнение того, кто решать её не умеет. Так, существуют многоуважаемые олимпиадные гуру.
Олимпиадные задачи находятся в лингвистическом логическом пространстве, которое подразумевает существование однозначного ответа — «да» или «нет». И это понятно и знакомо. Нас с детства учили смотреть на мир исключительно через символы языка. Оценки в школе, экзамены в универе, зарплаты на работе, визы в паспорте, должность на табличке — можно или нельзя, молодец или нет, прав или неправ.
Эта привычка определяет стандарт мейнстримового рынка духовности — с одной стороны, искатели, жаждущие простых, однозначных, универсальных, доказуемых и воспроизводимых ответов, а, с другой стороны, — эзотерики, эксплуатирующие — осознанно или по собственному невежеству — стремление людей найти ответы в формате шпаргалки. Так подпитывается эго всезнающих гуру, — ведь легко транслировать одну истину на всех и утопа́ть в восхищении публики; но и публика эта набирается из людей, которые ищут ответ на вопросы своей жизни будто бы из учебника: «вот сейчас я узнаю, как мне исправить себя или починить, сделаю столько-то практик по методичке, и всё станет на свои места».
Привычная логика конкретных-измеримых результатов неприменима к чувственной парадигме. Те, кто пытаются убедить в полезности аргументами, лгут, тайно приоритезируя личные интересы. Те, кто дают обещания и гарантии, лгут, играя на бессознательном желании найти спасителя. Те, кто создают многоуровневные школы с длительными программами, тоже лгут, надавливая на страх недополучить священное благо. Боли и страдания людей — это жгучее топливо для подталкивания к посещению аттракционов духовного бизнеса.
Я не моралист, и у меня нет идеи отобрать у кого-то право на свой кусок хлеба. Но кто из мастеров действительно жаждет работать с клиентами, которые были как следует прогреты, накормлены обещаниями и пришли с горящими глазами в ожидании чуда? Что движет такими мастерами, и, главное, что они могут предложить людям как профессионалы? Ещё большее смещение? Лучшую надежду? Свежую фантазию?
Единственный этичный способ работать на чувственном поле — это дождаться внутреннего движения клиента, опереться на его способность распознать ценность, признавать его ответственность за свои решения, согласиться с движимой им мудростью. Кто же из гуру, мастеров или учителей современности может позволить себе непрерывно пребывать на таком уровне смирения? Многих ли, дорогой читатель, знаешь лично?
Разумеется, такой подход невозможно масштабировать маркетологическими приёмчиками. Я знаю, когда я толкаю людей, а когда я толкаю, то больше не могу работать — моя работа становится перформансом. А толкать людей для того, чтобы помочь им подняться — это непонятный мне бизнес. Поэтому я не участвую в диалогах на тему: «пять причин, зачем вам нужны мои сессии». Я не даю обещаний. Я не учу жизни. То, чему я могу «научить», — это как пользоваться собственной нервной системой; как бесконфликтно проживать своё тело. И если бы кто-то умел делать такую работу хотя бы на моём уровне, я бы уже выкупил всё его трудовое время на годы вперёд.
Мой подход плохо масштабируется не только потому, что в каждом теле свой набор травм, путаницы и заблуждений, но и потому, что телесная истина у каждого тела имеет свой привкус. Разным клиентам я могу говорить прямо противоположное, работая с одними и теми же структурами; другим я могу говорить схожие слова, указывая на абсолютное разное. Слова для меня имеют значение только в той мере, в которой они помогают корректному движению ума, но их самостоятельная преподавательская ценность отрицательная: слова без опыта скорее запутывают, чем помогают разобраться.
Некоторые клиенты в соответствии с мейнстримовой привычкой восприятия ожидают, что я что-то сделаю с ними. Но самое главное в моей работе — это то, что я делаю с собой. Я уже писал в заметке «У кого учиться...», что:
...преподаватель может сколько угодно пританцовывать вокруг учеников, но конечное психическое движение зависит от способностей ученика к этому движению. Может показаться, что преподаватель «передаёт» знание; или что ученик «впитывает» знание; но в моём опыте единственный способ обучения — это когда учитель показывает своё невербальное движение, а ученик рождает в себе нечто, что опирается на показанное учителем. Другими словами, ученик всегда учится не тому, что показывает учитель, а чему-то своему, что оказалось возможным обнаружить в пространстве внимания учителя.
Суть моих сессий сводится к схожему принципу. Я показываю собой уместное и подходящее движение тела и невербально настаиваю на его несмещённом исполнении. Поэтому правильный ответ на вопрос: «делаю ли я что-то с клиентами?» — и да, и нет; и вообще ответ находится за пределами разделения на «да» или «нет». Я предчувствую и указываю на искомое движение тела, описывая это движение словами, при необходимости, настолько хорошо, насколько у меня получается. Я приглашаю в движение, но мне неизвестно, будет ли оно выполнено или нет; и если да, то что именно будет выполнено и какие задачи тела будут решены, а какие проявятся после.
Когнитивный разрез подразумевает жёсткое деление помогающих практиков на: «либо ты со мной что-то делаешь, либо ты шарлатан». Поскольку я категорически открещиваюсь от позиции вмешательства и склонен многократно уточнять, что «слова — это всего лишь мои интерпретации», то пусть лучше невежды считают меня шарлатаном. Мне весело об этом писать, — ну, когда-нибудь я дождусь клиента, который скажет, что наша работа была для него бесполезна.
И, разумеется, если я позволяю кому-то что-то делать со мной, то я хочу гарантий, обещаний, результатов, — а также безопасности, квалификаций и доказательств. Поэтому я не называю себя помогающим практиком, — это было бы слишком самонадеянно. С другой стороны, я отдаю себе отчёт, что люди получают что-то такое важное от меня, что можно было бы назвать телесным прозрением или исцелением, и мне приятно сопровождать их на этом пути.
А пока — я могу позволить себе смиренно ждать нашей встречи, понемногу рассказывая о себе.
22 ноября 2025
