В популярной женской культуре мужчина часто представляется каким-то монстром — непонятным и необузданным, бессердечным и разрушающим, холодным и надменным, одномерным, ограниченным, поверхностым и вечноэрегированным — эдакий киборг-убийца из кино с хуем наперевес. Мужчина, которого никто никогда не видел.

Культурно, мы оказались в этом месте во многом потому, что мужское служит женскому, и когда женщина транслирует ущербное видение мужчины, то мужчина, в силу своей глубинной психологии, с гордостью понесёт это знамя ущербности — хоть в политику, хоть в постель. Феминистки правы в том, что мужчинам часто не хватает рефлексивности, но, что не доступно понимаю феминисток, — мужчины устроены так, чтобы быть лояльными и следовать тому, что жаждет женщина в своей глубине, а затем принимать это как своё и нести в мир это как своё. Редкий мужчина пойдёт на войну и нацепит маску зверя по своей воле — это всё он сделает ради женщины, будь то мама, любовница или Анима.

Когда я был зимой в Москве, то почти каждый вечер ходил на свидания. Для меня свидание — это лотерейный билет: я с благоговением иду открывать для себя нового человека, и даже если нам окажется совсем не по пути, то я ценю возможность коснуться друг друга.

Я обратил внимание на повторяющуюся историю — некоторые женщины тонко транслируют, что я безусловно хочу и априори согласен с ними на секс. Стоит признать, что, действительно, я внимателен к импульсам своего тела, и мне нравится проживать сексуальный интерес. Для меня взаимный сексуальный отклик — начало красивого танца тела. Тем не менее, я ясно различаю свой искренний интерес от тонкого невербального послания: «ты должен меня хотеть».

Я отчётливо помню две истории. Женщина после свидания, обнимая меня, сказала: «ну, так и быть, пойдём к тебе». Я был возмущён. Я согласен идти в интимность только на условиях совместности, взаимного уважения и признания желания. Игра в одни ворота — не для меня. Я знаю, что я очень хорош как любовник, но лишь тогда, когда между нами выстраивается доверительный чуткий контакт.

Где-то через неделю, уже с другой женщиной мы проводили время в обнимку, и она неожиданно сказала: «я готова, давай, входи в меня». Я не знаю, откуда взялась фантазия, что мужское желание — это зверь на цепи, готовый сорваться в любой момент. Например, эрекция для меня — это телесный индикатор взаимообмена, что мне рады, меня принимают и ждут. Секс давно перестал быть мастурбацией телами. Я хочу близости, сердечности, согласия и качественного присутствия.

Проникновения не будет без эрекции, а эрекция находится в пространстве ответственности мужчины. Я знаю, какие чувственные и эмоциональные проявления пробуждают желание, а какие выключают. Природа этого вне моего контроля — я доверяюсь мудрости тела. Поэтому секс будет тогда, когда я скажу, — но не потому что это «наследие патриархата», а потому что я приглашаю и веду в такой интимный контакт, в котором секс возможен. Для меня эрекция, — да и сексуальный акт в целом, — это сакральный процесс.

Я осознаю, что существует масса психологических патологий — от тотального непринятия женского до тотального непринятия мужского. Моя задача здесь — быть устойчивым, признавая ценность того и другого, и отдавая дань уважения обоим.