В подростковые годы было важно — и я рассматриваю это как часть процесса становления — отнести себя или быть отнесённым к какой-то субкультуре, отличаться от других по некоторым критериям. Субкультура задавала музыкальные вкусы, внешний вид, стиль, поведение, а также определяла окружение, и, в некотором смысле, — будущее, предлагая социальный ранг и паттерны взаимодействия с другими. Мои сверстники обычно активно идентифицировали себя с какой-то из групп — ска-панки, готы, металлисты, эмо и другие, — но некоторые оказывались в рядах альтернативщиков, будучи объединёнными невписанностью ни в политически ангажированный мейнстрим попсы и душевных песен Расторгуева и Газманова, ни в одну из якобы идейных пацанских банд.
Будучи альтернативщиками, мы слушали ранние альбомы Muse, Placebo и Coldplay, поздние альбомы Depeche Mode, а из русскоязычного мы уважали звучание группы Воскресение и тех редких олдскульных исполнителей, кого можно было с натяжкой отнести к интеллигентам, обзывая говнарями остальных.
Возвращаясь к теме заметки, я чувствую, что с возрастом фундаментально это явление не изменилось. Уровень игры поменялся — теперь это не пригаражные тинейджеры с полифонической миди-мелодией заезженного хита, а серьёзные тёти и дяди, проводящие дни на работе, а вечера в кругу семьи. Поменялись и технологии влияния — вместо забивания стрелы мажорам соседнего района речь идёт о демократических выборах методом помещения бюллетеня в избирательную урну.
Политические взгляды, религия, мировоззрение, предпочтения и вкусы, окружение, смыслы и личная философия — эти и другие социальные аспекты проходят как минимум три важные стадии: наследие, притирка и трансценденция.
На этапе наследия человек получает свои взгляды от семьи, ближайшего окружения, перенимает архетипы города и страны. Это даже не выбор и не идентичность — это скорее традиция «я тоже слушаю радио „Маяк“ вместе с семьёй за ужином». Здесь ещё нет знания о том, подходит ли это, нравится ли и есть ли другое. Это просто факт, например, папа прыгал с мамой под пластинки Браво и Секрет, а ребёнку было радостно от общего веселья.
Затем происходит этап притирки. Юнец выходит к людям с впитанными сырыми знаниями о мире и о том, как правильно. И оказывается, что, например, среди значимых других модно слушать Металлику, а не Агутина. Кепку нужно носить только с ровным козырьком — или наоборот, только с выпуклым. Круто быть анархопанком и мечтать о свободе, а не совком, — или наоборот, круто быть любером и мочить неформалов.
Притирка расширяется до взаимодействия с разными группами и до собственных ощущений. Всё-таки Металлика тяжеловата и голова от неё болит, а вот Линкин Парк — в самый раз. Или, например, анархисты много куролесят и попадают в передряги, а вот либералы более презентабельны и подходят по настрою лучше. Что-то из этого примется, а что-то пойдёт на следующий круг притирки. Может оказаться, что Линкин Парк любят слушать какие-то немодные в округе ребята, и, чтобы сохранить лицо и принадлежность, нужно переходить на, например, Продиджи. Или наоборот, отстаивать годноту Линкин Парка, несмотря на возможные конфликты.
Наконец, трансценденция. Главенствующее отличие этого этапа — когда предпочтения больше не выбираются, а обнаруживаются как правильные. Это конец жёсткой позиции по любому жизненному вопросу, потому что граница протекает не по критерию принадлежности разделяемому убеждению, а по внутреннему отклику. Этот отклик мало того, что многомерный, так ещё может меняться с возрастом, от обстоятельств, окружения или просто от настроения — он не является однозначно и заранее прибитым гвоздями к человеку. И мудрость состоит в том, чтобы остаться верным этому отклику и интегрировать каждый раз нового себя в общество, а не возвращаться к этапу притирки, когда нужно вписать себя в рамки, определённые некоторым набором ярлыков.
Это является началом видеть, что не «у каждого своя правда», а правда универсальна и единственна в своём выраженном многообразии. Демократов, республиканцев, левых и правых, радикалов и консерваторов что-то неуловимо объединяет, даже если они спорят друг с другом и следуют разным стратегиям и повесткам. Точно так же происходит с музыкой, философией, религией, любовными отношениями и многими другими сферами, уплощение которых до очевидной банальщины между чёрным и белым приводит к человеческим драмам. (Впрочем, здесь ясно, что и человеческие драмы, и чёрно-белое восприятие, и фантазия, что «у каждого своя правда», — это то, что должно и будет происходить в соответствии с космической истиной).
Место за пределами стандартов — изменчивое и живое. Здесь вечное одиночество без одиночества — потому что, с одной стороны, уже невозможно разместить себя в общей коробочке предпочтений и взглядов, разделяющей на «своих» и «чужих», а, с другой, все люди видны просто как люди, вне зависимости от коробочек, в которые они себя засунули.
