Читая книгу Куоллз-Корбетт «Святая проститутка: архетип вечной женственности», я был удивлён, узнав, что в древнегреческом городе на 6000 человек приходилось более тысячи проституток, — иными словами, проституткой была каждая вторая женщина фертильного возраста!

Но ещё большей неожиданностью стало то, что одновременно вместе с храмами, где происходили коитальные практики, сосуществовали и обычные бордели. Мне фантазировалось, что образ проституции в древности был бессознательно размыт между святостью и пошлостью, но, как утверждается в книге, это просто два разных явления, которые отлично уживались на одной территории — храм и бордель вполне могли быть соседними зданиями.

Давече у меня была клиентка. Проживая большое уважение к её процессам и не затрагивая их, я демонстративно выделю только узкий фактологический слой: она пришла, разделась догола, помастурбировала, заплатила денег и ушла. Я отдаю себе отчёт, что, выдавая описание в такой форме, я касаюсь множества архетипических теневых историй — от вечноюношеской эрекции «американского пирога» до осуждения скамеечных бабушек.

Для меня же эта работа была о безопасном возвращении себе собственной сексуальности, знания собственного тела в присутствии другого. Спонтанное доверительное действо, в котором можно осмелиться выразить своё естество, заполнить пространство интимностью, сиять живой красотой — и не быть за это выебанной, подавленной или осквернённой. Это такой опыт, в котором не только мужскому позволено ровным вниманием касаться женского, а когда женское может проявляться в присутствии мужского уместно для себя в полной мере, целостно, открыто, без страха и принуждения, наслаждаясь признанием, благодарным теплом и успокаивающей нормальностью происходящего.

Я могу встречаться с сексуальностью другого, почти не искажая себя и пространство. Это стало ясно не так давно, когда незнакомая ранее партнёрша по тантре на одном из упражнений доверительно обнажилась передо мной и стала нежно заигрывать, а затем трепетно поделилась, что она не смогла бы позволить себе такое ни с кем другим в группе. Её обратная связь оказалась целительной и значимой.

Я думаю, что могу поддерживать настолько бережное качество смотрения во многом благодаря достаточности собственного опыта и согласию с ним. Для меня секс всегда был сферой исследования, выходящей за пределы бытовой пенетрации, — меня интересуют духовные, экстатические, трансформационные переживания. И важно сказать, что всё действительно начиналось с обычных подростковых историй, счётчика завоёванных партнёрш, полового достигаторства и тому подобного — дорога к сакральному требует знакомства с вульгарным.

Я испытываю большую благодарность за возможность быть на совсем ином уровне контакта с фемининностью, который недоступен большинству мужчин, моих собратьев. Я ценю не только возможность соприсутствовать с женским, но и — что фундаментально важно — оставляю за собой право и учусь всё больше проявлять своё мужское в аутентичной, естественной для себя манере. Мне важно «энергетическое равенство» партнёров — я не желаю ни истощать женское, ни растворяться в нём. Это кардинально отличается от европейского пути, где мужчины приглашаются в духовно-сексуальное пространство на условиях кастрированных наблюдателей, зверюшек, требующих приручения, (хотя и признаю, что «затыкание своего мужского» — это для многих пока единственный приемлемый способ знакомства с женским).

И это даёт ключ к пониманию выхода из гендерных войн. В моём опыте путь трансценденции — это путь постоянной достаточности. Как мог бы я дать ровное устойчивое вовлечённое внимание женской сексуальности, находясь в перманентном сексуальном голоде, нехватке доступа к обнажённому телу, вечной неудовлетворённости и обзывании шлюхами всех, кто носит юбку выше колена? Только открывая богатства любви друг другу и принимая их должным образом, мы можем обнаружить себя наполненными.