В общении с другими я встречаюсь — и чем дальше, тем чаще, — с ситуациями, когда фундаментальные философские основания настолько различаются, что общий язык становится найти практически невозможно. И если раньше я пытался выискивать аргументы, расстраиваясь от редукционизма, чёрно-белого мышления и превратного понимания моего мировоззрения, то теперь я предпочитаю разговорам практику открытого сердца.

Я заметил, что диалог в парадигме понимания друг друга подталкивал меня к популярному паттерну: если мы согласились, что понимаем друг друга, (что является фантазией, основанной на сиюминутном желании сохранить контакт), то мы можем растворить искусственную границу между нами; а если нет, то нужно эту границу укрепить. Мне крайне не нравилось, что я собственноручно выстраивал стену с людьми, которые меня любили и были способны любить без понимания. Разумеется, я осознавал это слишком поздно, когда ценный контакт разваливался, а моя гордыня не позволяла признаться, что это я был неправ, принуждая близких играть в свою жестокую игру.

Чтобы оставаться с другими вопреки отсутствию взаимопонимания, мне на первых порах требовалось встречаться с гремучей смесью унижения, ярости и желания сбежать. Иногда мне казалось, что я делаю одолжение бестолковышу; иногда — что обесцениваю себя, соглашаясь быть непонятым. Но правда была в том, что это именно я хотел сохранить контакт, несмотря на влияние паттерна.

Со временем моё сердце стало вместительнее, а драма ушла. Взаимопонимание отошло на второй план как несущественное, освободив место искренней заботе о себе. Теперь я останавливаю контакт не по триггеру непонимания, а когда чувствую, что разрушаюсь о другого и не могу дать об этом знать теми вербальными и невербальными способами, которые мне доступны.

Отошли в сторону и банальные советы из поп-психологии. Я не принимаю правил в духе: «не наступай мне на хвост, а то я обижусь», потому что, во-первых, я хочу оставить за собой свободу проявляться непосредственно, даже когда я знаю о последствиях, а, во-вторых, не хочу носить с собой энциклопедию общения с каждым конкретным человеком. Более того, я предпочитаю, чтобы близкий чувствовал себя со мной свободно и не ограничивал себя аналогичными условиями. А если учесть, что люди меняются, добавляют новые правила и забывают отозвать старые, то обслуживание ограниченности других может запросто стать основной задачей жизни. И я лишь мельком укажу, что каждая ситуация происходит в огромном контексте, где правила могут не работать даже для тех, кто их выдумал.

Вместе с этим, я уважительно отношусь к границам других. Я учту, что на хвост наступать по возможности не надо, — но сделаю это из своей любви, признания и желания совместности. Вероятно, в какой-то момент я забуду или по каким-то причинам это окажется лучшее, что я могу сделать в сложившейся ситуации, — и на хвост всё-таки наступлю. Тогда я предпочту побыть с чувствами в большом открытом сердце, а не играть в игры приведения достойных аргументов и перевыстраивания договорённостей. Потому что на самом деле было больно, и побыть с чувствами — это честно. Я могу предложить лучшее, что возможно, — увиденность в бережно сохранённом контакте. Я побуду рядом, насколько у меня хватает сил. Исцеление начинается с увиденности.

Разумеется, это работает хуже, если другой настроен сделать больно в ответ — из собственной травмы, чувства ложной справедливости, низкой психологической подготовки или просто неумения выдерживать близость. Мне важно заботиться о себе, чтобы не оказаться в позиции жертвы. Например, я знаю, что аутентичные защитные реакции я переношу хорошо, а специально нанесённый вред контейнирую гораздо хуже. Если моего сердца не хватит, — а это будет периодически происходить неизбежно, — значит разойдёмся до следующего контакта.

«Если бы большое открытое сердце работало, то и конфликтов бы не было!», — слышал я в ответ. Подобная порочная логика меня обескураживает. Во-первых, я могу симметрично возразить, что если бы простые вербальные договорённости работали, то «и конфликтов бы не было». Это, очевидно, не так. А, во-вторых, я не вижу причин отказываться от лучшего способа быть вместе в конфликте только потому, что он неидеален, и уж тем более выбирать менее эффективный.

Для меня настоящее взаимопонимание начинается не с действий и не со слов, а с желания длить совместность. И лишь когда есть ниточка связи между нами, то обсуждение и договорённости становятся инструментами, способствующими укреплению уже имеющегося контакта, но нисколько не его фундаментом. Если мы хотим услышать друг друга, то услышим, — и слова для этого необязательны.