Для меня выбор и согласие проживать интенсивные телесно-духовные процессы — это рутина, ежедневная деятельность, работа. Жизнь, посвящённая такой работе, — я называю это «служением», — со стороны может казаться минималистичной, странной, непредсказуемой или отталкивать особо зашоренных собратьев — это не блажь, хобби или избыток свободного времени, а логичная надстройка и естественный следующий шаг над хорошо выстроенным и управляемым внутренним пространством психики.
Но почему это следующий шаг, а не, например, регрессия или травма? Я опишу концепцию, которую Кен Уилбер называет «до-над заблуждение». Допустим, есть известная компания, в которой престижно работать. Есть безработные, которые хотят устроиться в эту компанию. Устроившись, многие сотрудники остаются в компании работать всю жизнь. Но некоторые делают успешную карьеру и, поднимаясь до управленческих высот, увольняются — может чтобы писать свою книгу, может чтобы проводить больше времени с семьёй. Они оказываются безработными. Но эта их безработность — не та безработность, которая была до устройства в компанию, хотя формально разницы нет. Вот эта неспособность отличить безработность «до» от безработности «после» называется «до-над заблуждением».
До-над заблуждение широко распространено среди тех, кто мыслит рационально. Для таких у меня заготовлен «мешок достижений»: здесь я призёр чемпионата мира, здесь я технический директор и кофаундер, здесь я сбросил 40 кг, а здесь записал свой музыкальный альбом. Этого было бы трудно достигнуть, не имея доступ к развитому рациональному мышлению. И вместе с тем, это оказывается ненужной тяжестью в чувственном контакте, мешающей быть ровным никем — моё предпочитаемое состояние присутствия.
Существует дорациональное поведение — импульсивные детские поступки, реакции, инстинкты, — а существует надрациональное — связь с глубинной истиной, нуминозное, сакральное. Для тех, кто находится в рациональной стадии восприятия жизни, и то, и другое выглядит одинаково: не-рациональным.
Опыт мне подсказывает, что объяснять своё видение мира рационалистам бесполезно. Их аргументы исходят от привитой материалистической парадигмы, где подразумевается фундаментальная отделённость людей от мира и друг от друга. Я в этом месте уважительно откланиваюсь — я могу их понять, ценю их достижения и принимаю их восприятие реальности, но сам жить в вечной депрессии экзистенциального одиночества и пустоты не желаю.
(Кстати, когда я был на лекции популяризатора науки Саши Панчина, я ожидал нападок на надрациональное. Этого не случилось. Лекция Саши помогла мне увидеть, что опытные рационалисты слишком заняты борьбой с шарлатанством, общепринятыми заблуждениями и когнитивными искажениями, помогая людям из дорациональной стадии подняться до рациональной, и я чувствую благодарность и уважение за эту работу.)
Центральное движение, которое я хочу задать этой заметкой, — что чувственность и чувствительность являются языком надрациональной стадии развития. Здесь нормально не понимать и не мочь объяснить пресловутыми словами через рот, что вообще происходит. Для надрациональной коммуникации мы можем соединяться в «общей нервной системе», эмпатически, а качество контакта зависит от психической проводимости участников. Здесь утрачивается значимость не только слов, но и любых форм, созданных вербально, — например, планов, целей, задач, договорённостей. Кроме того, чувственное пространство — пространство парадоксов, и множество когнитивно-противоречивых конструкций вполне могут сосуществовать одновременно, (банальный пример — «я тебя люблю и ненавижу»; более вычурный — «мы договорились встретиться и не встретиться»).
Периодически меня просят быть «ближе к народу» и объясняться на общедоступном языке — пытаться описывать надрациональное с помощью слов, границ и идей. С одной стороны, я бы и рад, когда это способствует пониманию за пределами слов, раскрывая связь с божественным. С другой, я оказываюсь во власти редукционизма, превратности и до-над заблуждения. Иногда я чувствую себя в ступоре, будто мне нужно четырёхлетнему ребёнку объяснить на его языке, почему я не покупаю ему конфету.
Если спросить меня, понимаю ли я, чем занимаюсь в своей жизни, то ответ здесь — я понимаю в той мере, в которой сам способен понять. В каком-то смысле моё поведение более эффективно, чем поведение большинства других людей, но не в контексте оптимизации личной выгоды, а в контексте оптимизации течения жизни вообще. Как основатель компании обеспечивает тысячи людей работой и зарплатой ценой своего душевного покоя, так и меня интересует протекание жизни во всех, кто оказывается в моём близком окружении.
Мне крайне не похоже, что главная задача жизни состоит в обеспечении себе брони 80-го уровня от всего: стабильная работа, отношения, от которых невозможно отказаться, подушка «на чёрный день» и прочее, что является обещаемым в социуме гарантом счастья — «вот тогда и заживём!». Я пробовал следовать подобным предписаниям, но с ними на глубинном чувственном уровне что-то фундаментально не так — ценой согласия с коллективной мудростью была длительная депрессия. При этом я признаю, что я, как и остальные, получил предписания предков как лучшее имеющееся описание жизни, а они, за неимением иного, тоже получили предписания своих предков.
Но есть те, кто добавляет новое в эти предписания за счёт своего опыта, за счёт грамотного и внимательного не-следования предписаниям там, где они заводят в тупик. Я уважительно осмеливаюсь отойти от догмы и жить в соответствии с тем, что чувствую более уместным. И мне ценно соразделять эту уместность с вами — с теми, кто осмелился тоже.
