Со мной делилась подруга, что как только её жизнь налаживается, то происходит какая-то разрушительная хуйня. Когда мы стали подробно рассматривать её понимание хорошей жизни, то вскрылся частый культурный паттерн: «хорошая жизнь» оказалась энергетически неотличима от могилы.

На советскую эпоху, по всей видимости, пришлось столько бедствий, что представление о светлом будущем — это идеал неподвижности, вечного спокойствия, преемственности традиций, безусильного изобилия, завершённости испытаний и отсутствия телесности. Вечная коллективная усталость от пятилеток-в-четыре-года, войн, голода, карточной системы, и вместе с этим безответственная передача великому другому права решать, кому по распределению достанется квартира, телевизор или путёвка в пансионат, идеально вписались в христианские истоки, — культ страданий ради неги царства небесного, — и на выходе мы получили бесшовный конструкт, где завуалированная смерть тела оказалась высшей точкой счастья.

Есть и сильнейший резонанс на архетипическом уровне. Когда я касаюсь духа советского человека, то во мне просыпается желание положить его поспать, и, желательно, никогда больше не будить. Я видел советские флаги на свежих баннерах в Химках, и это похоже на попытки оживить труп, — поэтому люди, оказавшиеся под влиянием политических процессов, будут сильнее соединяться с желанием загробного расслабления, распространяя его вокруг себя как благо. В Европе тоже развит культ смерти, но его форма в социализме, ханжеской оцивилизованности и ощущении завершённости: «мы сделали достаточно и теперь всегда будем пожинать плоды».

Жизнь не терпит неподвижности. Желание подняться на вершину счастья и зависнуть там навеки мало того, что неизбежно приведёт к краху, но и само нахождение на вершине окажется перманентным предвкушением катастрофы, полным тревог. Единственное подходящее смещение, которое позволит подняться к «более лучшей» жизни, — это устойчивое понимание, как доступ к большему ресурсу создаст больше движения в мире, и согласие быть проводником этого движения.

Находясь посреди постсоветской бури, я ясно вижу, что ни ностальгическая тоска о былом с крикливыми воинственными лозунгами, ни посыпание головы пеплом в унизительной позиции вечного претендента на признание цивилизованности не помогают интегрировать тяжёлое наследие. Прошлое требует спокойного уважения к себе, каким бы непримиримым оно ни было. И уважение к нему не означает принятия его идей. Тогда раскрываются естественные заблокированные человеческие стремления — непрерывное развитие и профессионализм, владение и управление собственностью, самореализация и творчество, утверждение себя в мире, право на богатство и роскошь, служение внутренней истине — многие из которых нужно взращивать с нуля. Хорошая жизнь — это не финальная точка, а лишь начало пути.