Я перестал считать себя полиамором в тот момент, когда осознал, что радуюсь, что — уже бывшая — жена переезжает жить к другому мужчине. Я обнаружил, что чувствую себя счастливым и от того, что буду один; и от того, что признаю её выбор — я доверяю этому мужчине; и от внутренней уверенности, что ей будет там хорошо; и от того, как быстро и честно происходит транзиция в отношениях, которые казались мне ещё недавно незыблемыми. Это было одновременно больно и правильно.

Я воспринимал полиаморию как возможность расширять отношения и был во власти неосознаваемой фантазии о соединении жизней с другими, кто может и хочет для себя сопроживать такое качество близости, которое было мне доступно с женой. На практике мне не удавалось найти подходящих партнёров. Люди с объёмной нервной системой живут настолько цельную и сложную жизнь, что мы не могли найти общий язык даже в логистических вопросах, не говоря уже о прямом опыте проживания вместе.

Кроме того, мне не нравилось множество кривотолков и предубеждений вокруг полиамории. Я называл себя полиамором просто потому, что я «человек живой обыкновенный», и полиамория выглядела феноменологически верным выводом из моего поведения; а на деле получалось так, что я оказывался под тонким давлением знамени меньшистского движения, членов которого путают с подростками, не разобравшимися с собственной сексуальностью.

Собираясь на встречах полиаморов в разных городах, я ощущал себя белой вороной — мои запросы про глубину, духовную встречу и способность длить отношения заглушались более актуальными темами, например «обсуждать с партнёрами других партнёров или нет».

Я отдаю должное полиамории: с ней я учился здоровому ощущению, что всё хорошее, что мы выбрали выстраивать в нашем контакте — это наше достижение, а не следствие наличия правильного партнёра рядом. Я учился ценности связи, потому что большая свобода означает отсутствие необоснованных гарантий и односложных обязательств. Я учился доверять и учился учить доверять; я пересмотрел отношение к ревности, измене и научился распознавать вкус присвоения людей, чтобы избегать контактов такого качества. Я проживал глубокий уровень уважения к себе, зная, что я не просто «лучший мужик на этом рынке женихов» — я выбран даже тогда, когда у партнёра есть возможность свободно пересматривать свой выбор. Я учился проживать радость узнавания себя востребованным, сексуальным, привлекательным мужчиной, не разрушая отношения.

С полиаморией секс-позитивность стала не просто нормой, но способом жить. Секс — фундаментальная по своей важности область жизни — перестал быть отдан на откуп обстоятельствам; у меня появилось активное акторство в исследованиях и возможность двигаться ясно к проживанию духовного, трансцендентного сексуального опыта.

Полиамория в своей грамотной форме для меня выглядит как расширение моногамии здравым смыслом. Тем не менее, это всё ещё концепт, идея, эгрегор. Жизнь всегда оказывается другой. На смену полиамории пришли более точные полевые законы и теория связей.