Одни любят так, что это питает и наполняет, а от любви других хочется куда-то деться подальше — знакомо? Когда-то я считал, что это связано с моими личными симпатиями и антипатиями, и полагал, что моего сердца не хватает, чтобы принимать любовь и первых, и вторых одинаково хорошо для себя. Наблюдая за проявлениями людей во взаимоотношениях, я понял, что одним и тем же словом — любовь — называется совершенно разное.
Когда человек говорит «я тебя люблю», то я внимательно смотрю на энергетический паттерн, который, в основном, сводится к одному из двух движений: либо человек втягивается в другого, подключаясь к его течению ресурсов; либо создаёт психологический контейнер в своём теле для другого, где тот может проявляться аутентично.
Маленькие дети бегут к маме с радостным воплем: «мама, мама, я тебя люблю!», обнимают, счастливые, а мать, улыбаясь, гладит их по волосам, — наверняка вы видели похожую картину. Ребёнок в этом направлении естественно «любит» маму, совершенно искренне и витально. Другого такого источника жизненной силы для него нет. А мама наслаждается открытостью и сиянием малыша, отдавая то, что она должна отдавать согласно законам жизни, тоже считая это любовью.
Это биологически абсолютно верное действо. Дети берут, родители дают. Путаница начинается тогда, когда этот принцип переносится во взрослые отношения. Когда человек в полной открытости, лучистости и радости приходит, как он считает, «делиться любовью», занимая место ребёнка, жаждущего кормления от матери.
Движение такой любви может быть сложно отвергнуть. Во-первых, оно совершенно искреннее и непосредственное, в нём нет тайного умысла или двойной игры. Во-вторых, оно культурно называется «я тебя люблю», проживается тепло, как восхищение, восхваление, удивление, благоговение — и может показаться неожиданным, что такое восхищение предназначено для передачи ресурса любящему, а не наполнения от него. В-третьих, остановка этого движения вызывает негодование любящего из-за утраты им права на ресурс — типа «я ж тебя люблю, а ты!..», и нужно совершать акробатические трюки в выстраивании границ, чтобы и сохранить контакт, и бережно донести другому, что происходит. И требуется большая мудрость, чтобы другой, если он привык безгранично подпитываться от близкого, согласился растаться со знакомым и простым действием ради иного качества любви.
А иное качество любви — это ровное устойчивое внимание. На создание пространства ровного устойчивого внимания дети не способны — это не их задача. В этом случае любящий не подпитывается от любимого, а наоборот, служит ему контейнером непрерывного принятия, подтверждая, что любимый — это самое важное, что прямо сейчас происходит для любящего, и это полностью выбор любящего, не подразумевающий обмена или компенсаций со стороны любимого.
Когда я говорю о любви, я предлагаю своим вниманием психическое пространство, в котором я согласен на любое аутентичное проявление другого в той мере, в которой я могу позволить. У меня нет идеи безусловной любви, поэтому я не терплю неуважение, непризнание или умышленное разрушение этого пространства. Я осознаю, что любовь — это взрослый выбор, и я его совершаю в соответствии с внутренним ощущением адекватности ситуации.
Я ставлю под сомнение идею о важности продолжать любить во что бы то ни стало. Можно заметить, что создавать контейнер любви приятно и легко тогда, когда другой с благодарностью принимает это место и пользуется им по назначению, наполняясь теплом. Если другой сопротивляется, морозится или настойчиво отвлекает внимание, то любить вопреки — крайне утомительная и неблагодарная задача: в конечном счёте силы будут потрачены, а ничего хорошего не случится ни для одной из сторон.
Ценно не только уметь давать такую любовь и принимать её, но и поддерживать на её основе взаимоотношения. Это апогей взрослости, если я могу сказать: «я не в ресурсе, поделаешь контейнер любви для меня?», и если ответ «да», то положиться на мудрость и ресурс другого, а если «нет», то позаботиться о себе уместным для себя способом, не ожидая поддержки только потому, что партнёр рядом.
Возвращаясь к детскому проявлению, я бы предпочёл его не называть любовью вообще. В моей картине мира дети неспособны к любви, — но это лишь вопрос определения, для меня они просто делают что-то ещё, такое витальное, непреодолимое и непоколебимое, что дарит смыслы и наслаждение родителям. Спорить о языковых дефинициях здесь неуместно, мы же легко говорим: «я люблю макароны и футбол». В здоровых партнёрских отношениях я никогда не видел подходящее место безграничному питанию от другого под зонтиком фразы «я тебя люблю».
Настоящее чудо начинается в тот момент, когда оба партнёра, находясь в ресурсе, создают и поддерживают друг для друга контейнер внимания одновременно, являя себя и любящим и любимым. Это так удивительно и невероятно, что нет смысла даже пытаться искать для этого слова.
