Я очень понимаю людей с жесточайшими предубеждениями об интимных и сексуальных практиках. Недавно я был на дейтинге полиаморов и в знакомстве видел, как людьми движет жажда заполнения внутренней пустоты — наркотиками, алкоголем, сексом. Это встречалось мне повсеместно: и на Бали, и на Пангане; и в Лиссабоне, и в Москве. Любой человек, мало-мальски понимающий своё тело и распознающий вкус близости, пожелает остаться за пределами «развлечений», усугубляющих расщепление. А когда невкусное накладывается на издержки воспитательства, то мы получаем блюстителей, движимых ненавистью к так называемым ими извращенцам.
Их ненависть берётся не на пустом месте. Потребность к близкому, интимному контакту — центральная, общечеловеческая потребность. Корни негатива уходят в бессознательный конфликт от, с одной стороны, желания напитать свою ведущую потребность, а, с другой, от невозможности это сделать тем путём, которым, как им кажется, напитываются другие — через бездушные оргии в пьяном угаре. Отчаяние, зависть и злость подпитывают отстранение, и так замыкается порочный круг.
Но вот незадача, — с древних времён в разных культурах сексуальные ритуалы описываются как священные и духовные. И это идёт вразрез пуританским догматам, что за границей деторождения нет ничего, кроме третьесортного порно. В заметке «вульгарное и сакральное» я ссылался на Нэнси Куоллз-Корбетт, которая писала, что древнегреческие храмы, где проходили коитальные практики, могли находиться через дорогу от обычного борделя, — что недвусмысленно намекает на разницу их предназначений. Нуминозность, трансперсональность, духовность проявляются только в таком контакте, где есть стремление к сопроживанию исцеляющей близости. Там, где секс является созерцательной практикой, глубокой медитацией, направленной на предельное проживание телесности, то возможны озарения, обладающие огромной значимостью, смыслом и несомненной божественностью.
Разумеется, стремление к этой форме святости тоже стало бизнесом. Гуляя по тантрам, я видел, как под соусом трансформирующих ритуалов продавалась дикая выдрочка. Но дело даже не в мастерах и не в форматах. В конечном счёте важно лишь то, что хочет для себя потенциальный партнёр в зарождающемся контакте — хоть на кинки-вечеринке, хоть на тантре. И по опыту, на тантре проще найти людей, которые стремятся к той части спектра сексуальности, которая про сакральное. Люди, которые догадались, что секс — это не ужас под одеялом, не грязный порок, не мастурбация о партнёра, не перфоманс в бантиках и чулочках, не очередное достижение, не инструмент сохранения семьи, не технология управления партнёрами, не супружеский долг, не способ сбросить напряжение после трудодня и не мастерство стимуляции эрогенных зон, — такие люди есть, и они интуитивно стремятся к непосредственному, аутентичному, без-умному проживанию сексуальности. Секс — предельная форма контакта; окончательный способ узнать свою телесность и телесность партнёра.
Я отдаю себе отчёт, что, приглашая малознакомую партнёршу в экстатическое путешествие, лучшее, на что я могу рассчитывать — её искреннее желание прожить свою сексуальность. И чем глубже мы нырнём, тем больше всплывёт теневого материала. Потому, даже если удаётся вместе обойти травмы брошенности-отвержения, проскользнуть мимо внутренних конфликтов, оставаясь в открытости к новому, в ресурсе и смелости для узнавания своей души, в смирении следовать и выдерживать контакт, в эмпатии, несмотря на лингвистическую неразбериху, — уже после практики возможна буря потенциальных сюжетов: «а кто мы теперь друг другу?», «хочу эксклюзивных отношений», «хочу варить борщи и детей» и актуализация болезненных форм созависимости.
К счастью для себя, я прожил достаточно сексуального опыта, чтобы напитать и успокоить караван своих маскулинных историй — и про «завоевание трофея», и про «одну и на всю жизнь», и про «довести её до исступления», и побыть «настоящим мужчиной», и побыть «героем-любовником», и десяток других сочных влажных фантазий. Поэтому я не резонирую с большинством социальных мифов и могу быть нейтральным, но присутствующим партнёром. Я могу спокойно и внимательно касаться интимных зон, проводя сексуальную энергию, без вожделения или отстранения. Меня интересует исследование предела доступного диапазона сексуальности, и знаю, что это возможно только в доверительном уважительном эмпатическом контакте.
Мы сидели в кафе втроём — я, моя постоянная партнёрша и подруга, — в уязвимом искреннем диалоге. Обсуждали лингам-массаж в четыре руки. Девушки обнялись. Я почувствовал, как пробежала между ними искра; подруга, аккуратно отстранившись, дала волю слезам. Она говорила, как коснулась большой нежности и спонтанно поняла себя на небывалой глубине. Партнёрша, услышав такое, тоже заплакала — она попала в свой психологический процесс и смогла через близость напомнить себе о своей нежности. Я сидел, охуевал и поддерживал контейнер, растекаясь сердцем. Мне в этот момент было кристально ясно, зачем нужны сексуальные практики — я не представляю другого контекста, в котором бы открывалось столько красоты и целительности соприсутствия.
У меня уже был опыт лингам-массажа с двумя партнёршами. И я замечал, как драматически меняется состояние контакта — приходит больше прозрачности, больше ответственности. Если контакт тет-а-тет люди используют для взаимного выгула своих демонов, то при ясном свидетеле-участнике видно всё как на ладони: искренние желания, робкие импульсы, тонкие движения души. Контакт не замыкается на единственном партнёре, создавая ложный «целый мир для двоих»; наоборот, требуется особая вовлечённость и сонастроенность участников для поддержания чистоты соразделяемого психического пространства.
Нет другого способа познать свою сексуальность, кроме как через практику секса. Можно вызубрить учебник анатомии и прослушать подкасты секс-блоггеров, и слава богу, если в следующий раз клитор окажется с нами в одной комнате. Но открыть себя сексу как молитве — это длительный путь, полный разбитых сердец, разочарований в романтических историях, уходов с кинки-вечеринок, многолетней психотерапии и, в конечном счёте, удивительных открытий, которые того стоили.
Сейчас мне видится лингам-массаж как самая удобная базовая форма передачи и практики сексуальности. И тому есть целый ряд причин. Во-первых, проще синхронизироваться лингвистически с другими. Под словом «секс» понимается огромный спектр опыта, и пригласить в секс, а потом сказать: «вы не понимаете, это другое» — явно недостаточно. Лингам имеет эзотерическо-тантрический окрас и работает как первичный фильтр, подчёркивая жреческую компоненту взаимодействия.
Во-вторых, происходит трансляция и передача невербального состояния сознания. Опытные партнёры могут подолгу оставаться в близости, показывая собой телесно, как это делать корректно. Третьему, по сути, остаётся либо искренне согласиться, либо выйти из контакта, — и даже в этом случае опытные партнёры помогут завершить процесс экологично.
В-третьих, не остаётся места историям о романтике, эксклюзивности, женитьбе и борщах. Когда контакт сразу начинается втроём, то сомнительные стереотипы о взаимоотношениях разбиваются с порога. Это освобождает человека от груза социальных обязательств, — и даже от их обдумывания.
В-четвёртых, лингам-массаж — условно-гигиеничная практика. Это означает, что не нужно беспокоиться о справках или быть начеку в процессе о судьбе презерватива. Есть душ, свежие полотенца и банка мирамистина.
В-пятых, у лингам-массажа конкретные очерченные границы. Есть то, что мы делаем, и есть то, что мы не делаем. Это помогает чувствовать себя в безопасности и полагаться на совместно-соразделяемый фрейм.
В-шестых, в отличие от групповых ритуалов, где партнёры спешно выбираются на месте, я ценю возможность прочувствовать вкус друг друга до практики. Действительно ли хочется контакта — или же нет? Какой мой телесный отклик? Какое сегодня настроение? Можно встретиться за чашкой чая, можно поговорить, можно помолчать рядом или обняться. Можно позволить себе пойти в практику лишь тогда, когда это чувствуется уместным, и длить её столько, сколько хочется, — а не включаться и выключаться по таймеру.
В-седьмых, сохранение интенциональности на контакте и взаимодействии. Я считаю некорректным замыливание глаз, когда участники тантры хотят решить свои житейские задачи за счёт интимных ритуалов в духе: «боже, дай мне 200 тыщ рублей!». Здесь есть и фальшь магического мышления; и непризнание партнёров; и предательство сексуальности. Я же прошу идти в процесс лишь потому, что хочется прожить именно его, — тогда остаётся светлое послевкусие искренности.
В-восьмых, соразделение формы богатства. Я начинал заметку с того, что у людей есть центральная потребность в интимном проживании близости. Но проживание близости возможно только с присутствующим партнёром. Присутствие — это форма богатства, а неприсутствие — форма бедности. Соглашаться на неприсутствие партнёра в сексе — неинтересно и невкусно. Когда встречаются партнёры, ценящие значимость соприсутствия высоко, то они и обогащаются сами, и делятся своим богатством с близкими. Несмотря на некоторую эзотеричность сказанного, я не имею в виду, что «откроются денежные каналы». Я имею в виду глубинное ощущение богатства, щедрости и ресурсности, которое доступно участникам качественного процесса.
Наконец, почему лингам, а не йони? Потому что это доступный и точный способ сонастроиться. От девушек требуется умение неконфликтно взаимодействовать с мужчиной. Побыть в каком-то смысле сёстрами, позаботиться друг о друге, дополнить контакт, поддержать процесс. Когда одна из партнёрш имеет нужный опыт, то другой достаточно услышать её волну и раскрываться под чутким незримым и невластным руководством. Думаю, что схожей симметричности можно достичь в йони-процессе с двумя мужчинами.
Я не считаю, что интимные практики нужны всем. Кому-то достаточно жизни в круговороте «работа-дом». Кому-то подходит посвящать себя семье, растить детей и планировать будущее на десятилетия вперёд. Но для тех, кто нашёл себя телесным, — назад дороги нет. И потребность раскрываться сексуально будет стучаться в сознание из глубин психики до тех пор, пока ей не найдётся достойный способ реализации, — даже если «другие могут подумать об этом плохо».
1 ноября 2025
