Я записался на семинар по зависимостям в контексте полевой работы — и ретроспективно понимаю, что именно благодаря таким семинарам я касаюсь границ человеческих заблуждений, а, следовательно, могу разглядеть истину на стыке и затем оформить её в заметку.
Всё началось с якобы очевидного факта, что есть зависимость и есть зависимые. Алкоголики, наркоманы и так далее. И если заявленные критерии совпали, то всё, значит ты зависимый, и это подразумевает некоторое особое социальное место — со счетов нормальных людей ты списан, и место тебе в рехабе, в терапии, программе «12 шагов» и прочее.
Такой прыжок в гущу событий не позволяет подумать над тем, что вообще считать зависимостью, откуда она берётся, кто принимает решения, и при чём тут в конце концов тело. Зависимость рассматривается как когнитивное построение, что позволяет вычеркнуть фундаментальные телесные причины и героически бороться с социокультурными последствиями.
Размышляя над своей жизнью, я понимаю, что нуждаюсь во всяких мелочах, но у меня нет того, что клеймилось бы как зависимость. Я люблю кофе и секс, горячую ванну, деньги и удобную обувь. Мне необходим регулярный комфорт, сон, объятия, добродушное отношение пограничников на паспортном контроле в конце концов. Зависимость от мира в разных его проявлениях — это важное центрированное объединяющее место, где я предстаю перед другими таким же простым и уязвимым, как и они. Я даже в каком-то смысле испытываю гордость за такой неоспоримый способ принадлежать людям.
Это кардинально расходится с ощущением от семинара, где идеалу полноценного человека противопоставляется девиантная безвольная фигура, которой требуется лечение. Резюмируя, я обратил внимание на следующее:
- Чёрно-белое деление на зависимых и нет. Критерий перехода принадлежности из зависимых к здоровым не назван, (ну а я считаю, что его просто нет, потому что изначальное разделение само по себе является проблемой).
- Настойчивость в том, чтобы зависимые признавали «свою проблему», поскольку это считается необходимым началом позитивных изменений. (Вообще у меня сложилось устойчивое ощущение, что сам факт зависимости — это способ клиента увести внимание от потребностей тела, а подыгрывающий терапевт здесь только на руку).
- Воля, смыслы и желания принадлежат образу идеального исцелённого, (что очевидно неверно, иначе зависимая фигура не могла бы с завидной регулярностью «срываться» вопреки настойчивым стараниям помогающих практиков).
- Тезис о благе исцеления, который сводится к тому, что лучше жизнь без зависимости, чем с ней. На первый взгляд это звучит разумно, но на практике оказывается, что вместо раскрытия и удовлетворения потребности, за которой скрывалась зависимость, предлагается равняться на образ идеального человека без зависимостей.
В какой-то момент я поймал ощущение зависимого, которое транслировала ведущая, и ясно понял, что я неотличим от него. Зависимое — это тело, это я, то самое настоящее, живое я, которое несомненно я.
Мой путь раскрытия — это путь тела. В контексте семинара я мог бы сказать, что по жизни всё больше позволял выражаться своей зависимой части, настолько, что в конечном счёте она вытеснила личностные конструкты. Я — зависимость, вытолкнувшая идеи независимости. Именно в зависимой части находятся все живые импульсы, смыслы, сила, воля, стремления и желания, и нигде ещё их попросту не бывает.
Моя центральная претензия к ведущей, (да и вообще ко всем соцработникам, к кому применимо), — что единственной альтернативой зависимостям предлагается такое качество жизни, которое равносильно смерти. По сути, в общепринятой терапии в зависимого человека засовывают программы социальной принадлежности с такой силой, что робкие ростки жизни, которые обрели формы одержимости за невозможностью выразиться приемлемым образом, оказываются выжжены на корню.
Эти социальные программы основаны на жёсткой принадлежности «свой-чужой». Сперва предлагается энергетически корректное движение — «ну посмотри же, что ты делаешь». Запуганное дрожащее тело выглядывает в надежде на добрый взгляд — и ловушка захлопывается. Дальше камазами отгружаются тезисы про то, что «это у нас настоящая жизнь, смыслы, воля и истина», «ты и твоё окружение порочное, больное и извращённое» и «с нами ты станешь счастливо улыбаться как в рекламе зубной пасты».
Ведущая сетовала, насколько хорошо зависимые лгут и избегают признания собственной проблемы зависимости, — я в этом месте смиренно признаю силу витальности: живое хочет жить и борется до последнего. Отсутствие доверия развивается с опытом регулярных предательств тела — попыток засунуть человека в ту самую нормальность исцеления.
Я чувствую верным, — то есть приводящим к реальному исцелению, а не к ампутации души, — раскрытие и развитие той заклеймённой, зашуганной и отвергнутой части, которая названа зависимостью. Тем не менее я признаю, что, в силу масштаба травм, движение к исцелению может быть невозможным, — тогда, вероятно, ничего нельзя сделать, кроме как «усыпить живое» и адаптировать организм к социуму. Я с уважением и пониманием отношусь и к такой работе коллег.
Я не претендую на компетентность в работе с зависимостями — скорее даже наоборот. Именно поэтому я хожу к опытным профессионалам и слушаю их мнение. Вместе с тем я полагаюсь на свою насмотренность и здравый смысл: если при лечении ангины первым делом обсуждается отрезание головы пациента, то ко всем последующим тезисам — даже если они будут звучать разумно на поверхности — я стану относиться настороженно.
Ни о каких адекватных полевых движениях не может идти речь, когда терапевт смотрит через призму собственных убеждений. Терапевт увидит то, что захочет увидеть, а запутавшийся клиент, атакуемый со всех сторон суждениями о своей неправильности, подтвердит любые заблуждения — хоть своим согласием, хоть несогласием. Так и живём. Спасибо за этот семинар, я буду учиться дальше.
